Мама, не плачь
Я оглядываюсь по сторонам в кафе, где мы договорились встретиться, бе­зуспешно пытаясь отыскать свою ге­роиню. И лишь спустя минуту заме­чаю, что под столиком у симпатич­ной светловолосой девушки пусто, только стоит тележка на колесиках и валяются деревянные "утюги". Веро­ника Скугина настолько не похожа на инвалида, какими мы привыкли их видеть, что мне все время кажется, будто эти вещи забыл кто-то другой.
На самом деле она не Вероника, а Вероника. Так называются редкие яс­но-голубые цветы, которые растут в тайге, - любимые цветы ее мамы. "Их много было в нашем городке под Иркутском. Там прошло мое детство, там все случилось. Мне было почти десять — две недели до дня рождения оставалось. В тот день у меня ужасно разболелись зубы. Папа повез меня к врачу. Помню, что я уговорила его купить мне ролики на день рожде­ния. Но покататься на них мне уже не довелось — никогда. На пустой дороге в нас влетела выскочившая на встречную полосу "Волга". Пьяный милиционер на полной скорости протаранил нас лоб в лоб. Он только шишку получил, даже не понял, что случилось... Папа умер сразу. А меня зажало сиденьем. Одну ногу переби­ло совсем, другую раздробило и по­мяло так, что ее не смогли собрать. Несмотря на серьезную черепно-мозговую травму, я все время была в сознании. Помню, как остановилась машина с солдатами и как они выта­скивали меня из салона. Потом один из них стал моим донором — из-за большой потери крови нужно было срочное переливание. Спас мне жизнь, а я даже не знаю, как его зо­вут.
После операции привести в чув­ство меня не смогли. Я три месяца пролежала в коме. Врачи хотели от­ключать аппарат искусственного ды­хания, но мама, которая все три меся­ца провела у моей постели, пригро­зила врачам, что убьет любого, кто до меня дотронется. На поддержание моей жизни требовались большие деньги, ей пришлось продать все, что у нас было: дом, хозяйство. И это при том, что у нее кроме меня были еще трое детей... А потом я очнулась. От­крыла глаза, как после долгого сна, увидела плачущую маму и сказала ей: "Не плачь!" Я еще во время ава­рии поняла, что потеряла ноги. Не скажу, что сильно испугалась. Я все­гда принимала мир таким, какой он есть, приняла и то, что у меня боль­ше нет ног, сразу смирилась с этой ситуацией. Нет - значит, нет. Меня выписали через месяц. К удивлению врачей, я моментально набрала вес и быстро восстановилась. Просто очень хотела жить".

Воля к жизни
Вероника рассказывает очень спо­койно, ее выдают только дрожащие пальцы. "Может, не будем углуб­ляться?" - говорит она, доходя до самых страшных мест своей биогра­фии, и улыбается. От улыбки ее лицо становится совсем детским, с нежны­ми ямочками на щеках.

"Я вернулась домой, и выясни­лось, что учиться мне больше негде. В школу не взяли — мол, дети будут издеваться, поищите другое место. А другого места в нашем городке не было. Я занималась со старшей сест­рой, но понимала, что надо искать другой выход. Куда бы я пошла с тре­мя классами образования? А сидеть всю жизнь на шее у мамы я не соби­ралась. Решила, что мне нужно учиться в интернате. Полгода угова­ривала маму. Она плакала, но согла­силась. И я уехала в Орловскую об­ласть, в Волхов, где был хороший детдом с очень светлыми комнатами и замечательным персоналом. Там я отучилась пять лет.

Мама умерла, когда я заканчивала школу. Я очень тяжело это перенес­ла. После ее смерти дорога домой для меня оказалась закрыта. Сестры и брат дали понять, что меня там ни­кто не ждет. Я не удивилась: в том, что мир жесток, я убедилась еще в больнице, когда от нас с мамой от­вернулись все родные, сказав ей: "Твой ребенок — ты и разбирайся". Мне дали комнату в общежитии, и я решила остаться в Волхове. Но в ито­ге оказалась в Москве.
С детдомом работала одна жен­щина, Татьяна Мясникова. Она по­дыскивала для девушек-инвалидов женихов за границей - там лучше от­носятся к людям с физическими не­достатками. Мы с ней очень подру­жились. Таня мне заменила мать, се­стру, подругу. Научила меня пользо­ваться косметикой и следить за собой (я была пацанкой, не красилась, стриглась коротко). Нашла мне репе-
титора по английскому, учила хоро­шим манерам, правильной речи. Мы переписывались, она забирала меня на каникулы к себе в Москву и даже хотела взять надо мной официальное опекунство. Правда, мы часто ссори­лись из-за того, что я не хотела ника­ких заграничных женихов, говорила, что сама себе мужа найду.
Однажды Таню пригласили на одно очень известное ток-шоу. И она взяла меня с собой. Речь шла о том, как девушки едут работать за рубеж и попадают в сексуальное рабство. Нам говорили: "Вы будете таким противовесом, на вашем примере мы покажем, что все может быть иначе". Но нас жестоко обманули. На шоу меня, невинную 20-летнюю девушку, выставили проституткой, а Таню, ко­торая всегда делала мне только доб­ро, — сутенершей, которая продает иностранцам для сексуаль­ных извращений. Это было ужасно! После съемок у меня началась исте­рика. Я месяц боялась возвращаться домой, понимая, что в Волхове, го­родке, где все друг друга знают, меня теперь будут считать проституткой. На меня действительно показывали пальцем, шептались за спиной, чуть ли не в глаза называли шлюхой. Я не пыталась оправдываться, что-то объ­яснять, ведь люди верят тому, что видят по телевизору, и не желают знать правды. Не было человека, ко­торый за меня заступился бы. Мне просто не с кем было поделиться... Ой, я даже не знаю, как все это пере­несла. Тогда — первый раз в жизни — у меня появилась мысль о том, чтобы наложить на себя руки. Но я слиш­ком люблю жизнь".

Рыжая-бесстыжая

Удивительно, но эта злосчастная пе­редача стала для Вероники тем са­мым счастливым билетом. Шоу уви­дела режиссер Анна Меликян, кото­рая как раз искала героиню на роль безногой хулиганки, подружки глав­ной героини фильма "Русалка". Ве­ронику нашли и пригласили на "Мосфильм". В фильме сыгранная ею Изабелла рассекает на скейте, кра­сит волосы в огнеопасный цвет, по­прошайничает, учит героиню всяким порочным вещам, ругается, а еще она носит под свитером накладной живот, изображая беременность.
"Честно говоря, сценарий мне не понравился. У моей героини был ужасный текст. К счастью, мне поз­волили переписать его под себя. Изабелла очень похожа на меня вре­мен моих пятнадцати лет. Сейчас я стала гораздо спокойнее. Сниматься было интересно, но очень тяжело.

Съемочный день длился по 12 часов, а с пересъемками все 16. Я шла до­мой, падала на кровать и засыпала прямо в гриме. Было холодно, я простудилась, у меня дико болела голова, снимали все с 7-8 дублей. Съемки с моим участием длились два или три месяца, а в фильм во­шли только несколько сцен. Но са­мое обидное, что и их из основной версии картины вырезали! Я при­шла на премьеру и обнаружила, что от моей роли осталось только имя в титрах! Наверное, безногая героиня слишком шокирует зрителей. Хотя многие видевшие полную версию, где моя роль осталась, говорили, что без Изабеллы фильм многое поте­рял. Я не стала ни о чем спрашивать Аню Меликян. В конце концов, главное, что мне этот фильм мог дать, я уже получила: благодаря ему я познакомилась с Лешей.
Пока шли съемки, я жила у Тани, и у меня появилось много новых друзей. Всем интересно было со мной пооб­щаться — кому из любопытства, кому из жалости, а я люблю людей. И маль­чикам я всегда нравилась. Я симпатич­ная, всегда хорошо выгляжу (давно ре­шила: раз на меня все смотрят - я должна выглядеть на все сто). Но по­стоянного парня у меня не было. Не многие готовы строить серьезные от­ношения с девушкой без ног, боль­шинству нужна просто экзотическая игрушка. Я таких сразу вычисляю. Но Леша - другой. Поначалу я не обрати­ла на него особого внимания. Высокий худой парень, молчаливый, оператор. Потом я поняла, что он просто стес­нялся, потому что я ему очень понра­вилась. Когда я простудилась и заболе­ла, он так за меня переживал, что меня это зацепило. Уже через месяц после знакомства мы начали встречаться, а еще через месяц — жить вместе.Лешины родители меня встрети­ли очень хорошо. Удивлялись, ко­нечно, но отнеслись очень тепло. У него замечательная мама, очень доб­рая. Я долго скрывала все от своей Тани, боялась - она ведь все еще меч­тала, что выдаст меня замуж за ино­странца. Но когда я познакомила ее с Лешей, он очень ей понравился. Мы живем вместе уже полтора года. По­началу у нас были серьезные баталии - ведь мы оба упрямые, своенравные. Но тем не менее мы очень хорошо понимаем друг друга. Часто бывает, что стоит ему о чем-то подумать, как я это произношу, и наоборот. Я на расстоянии чувствую, хорошее у не­го настроение или плохое".
Словно в подтверждение у Веро­ники звонит телефон. Она тихо вор­кует в трубку, а потом улыбается мне: "Ужасно меня ревнует. У нас та­кие сцены бывают — ого-го! Вот на этой неделе мы поссорились. А вчера помирились, и утром он сделал мне предложение! На следующей неделе мы пойдем подавать заявление". Ве­роника уже решила - на свадьбе у нее будет строгий белый костюм и обяза­тельно шляпа. Смеется, что вдвоем они смотрятся очень забавно — с его-то ростом б 194 сантиметра... Глядя на то, как горят ее глаза цвета редких таежных цветов, я думаю, что мама выбрала для нее удивительно точное имя.

Мест нет
"Знаете, ужасно неприятно бывает, что даже когда мы с Лешей вдвоем гуляем, некоторые люди не стесня­ются совать мне деньги чуть ли не за шиворот. Начинаешь отказываться -обижаются, оскорбляют: "Хамка, правильно тебя Бог наказал! Я бы те­бе еще и голову оторвал..." У некото­рых на лице такое брезгливое отвра­щение появляется, я иногда слышу в свой адрес, что таких надо при рож­дении давить. Общество просто не готово принять тот факт, что мы та­кие же полноценные его члены, как и все остальные.
Во времена СССР всех инвалидов ссылали в специально организован­ные закрытые города, и это преду­беждение сохранилось до сих пор. Меня часто не пускает в клубы фейс-контроль, говорят: "Извините, у нас закрытая вечеринка" или "Мест нет". Я, если куда-то опаздываю, даже не пытаюсь машину ловить: сколько бы ни махала руками, никто не остано­вится.
Наши города не приспособлены для инвалидов. На коляске нереально самому войти в метро, пройти через турникет, спуститься по лестнице, я уже молчу про эскалаторы. Переме­щаться можно только с другим чело­веком, причем достаточно сильным, чтобы эту коляску ворочать по бор­тикам и тротуарам. Поэтому я и езжу на легкой тележке, хотя зимой и в мокрое время года это ужасно непри­ятно. Но и с ней непросто - даже за­платить за квартиру в банке или хлеб купить — проблема, потому что окошко кассы слишком высоко. А льготы для инвалидов — это настоя­щее издевательство. Чиновники го­ворят: "Для вас все бесплатно, только нужно взять одну бумажку". Но, что­бы эту бумажку получить, нужно со­брать еще десять. И для каждой из десяти — еще по десять, все с боем и очередями. По идиотским правилам я не могу получить постоянную справку об инвалидности, только временную, которую приходится по­стоянно продлять. Раз в год я должна бегать по инстанциям и доказывать, что у меня не выросли новые ноги...
Сейчас ситуация начала меняться, но очень медленно. Ведь и сами люди с физическими недостатками тоже не готовы жить нормальной жизнью. Они или уверены, что им все долж­ны, или ставят на себе крест и всего боятся, считая, что их судьба - сидеть дома и не высовываться.
Людей, которые чего-то добились несмотря на отсутствие рук или ног, очень мало. Поэтому мне вдвойне обидно из-за того, что мою роль в фильме вырезали: это было бы дока­зательством того, что мы нормаль­ные люди. Говорят: "На одном конце земли бабочка взмахнет крылом, на другом начнется ураган". Все, что мы делаем, имеет последствия. Я увере­на, что фильм мог бы что-то изме­нить.
Ужасно обидно, что многие люди в моем положении опускают руки. Стоят в переходе, просят милосты­ню, и глаза пустые. Они потеряли смысл жизни. Как бы я хотела сде­лать так, чтобы их глаза снова загоре­лись, чтобы они поняли: смысл в том, чтобы просто жить, радоваться этому! Ну нет у тебя ног, ну и что? Зато у тебя есть голова и руки. Лю­бой может найти свое дело, свое сча­стье, было бы желание.
Я нигде не училась, ведь меня бы могли взять только в спецучилище, после которого я работала бы или швеей, или бухгалтером. Мне это совсем не интересно. Зато сейчас я вместе с Лешей езжу на съемки, рабо­таю "наблюдающей за ляпами" — сле­жу, чтобы в кадр не попадали посто­ронние предметы, чтобы у гусара из кармана галифе айпод не выгляды­вал. Все это на общественных нача­лах, денег мне за это не платят, но это же не настолько принципиально, да?
Я не знаю, что мне помогает оста­ваться оптимисткой. Любовь к жиз­ни, наверное. Она сильнее всего ос­тального. Люди, которые побывали на грани жизни и смерти, иначе смо­трят на жизнь. Они находят повод для радости в любой мелочи, даже в том, как облака по небу плывут. Вот весной, например, я очень люблю смотреть, как сквозь асфальт проби­ваются цветы. А большинство людей ходят мимо и не обращают внима­ния на то, что у них прямо под нога­ми происходит чудо: цветок, кото­рый был обречен погибнуть, проби­вается сквозь неодолимую преграду и расцветает всем назло. У меня есть одна мечта: я очень-очень хочу в Венецию. И еще мечтаюо детях. Хочу близнецов, девочку и мальчика. Про ноги я совсем не мечтаю, нет. В глубине души, может, мне и хочется, чтобы они у меня были. Но я уже состоялась как личность без ног и не представляю себя другой. Я давно смирилась с тем, что моя жизнь будет именно такой, и не хочу иного пути. Если бы мне дали шанс вернуться в прошлое и все исправить, я бы все оставила как есть. Ведь если бы не эта авария, я бы не встретила Лешу. А любовь стоит гораздо больше, чем ноги. Я не хочу ничего
менять. Хочу быть собой".